Понедельник, 09.12.2024, 17:22
Приветствую Вас Гость | Регистрация | Вход

"Семейная летопись" - сайт Козлицкой И.В.

Меню сайта
Календарь
«  Декабрь 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
      1
2345678
9101112131415
16171819202122
23242526272829
3031
Форма входа
Статистика
Рейтинг@Mail.ru
Поиск
Оцените мой сайт
Оцените мой сайт
Всего ответов: 99
Мои сайты
  • Меровка
  • Фамильный герб
  • Мои предки Твердовские
  • Книга Памяти и Славы
  • Подсобное хозяйство Победа
  • Пригласим природу в дом
  • Фотография в старой сахарнице

    По воспоминаниям

    Кузьмичёвой (урождённой Поповой)

    Таисии Михайловны 

             

    Таисия Михайловна с мужем Константином Александровичем

     

               Знакомство с историей моих предков по маминой линии началось ещё в детстве. Жил я тогда в Саратове – красивом старинном городе на правом берегу Волги. Когда-то его гордо называли «столицей Поволжья». Детство мое прошло в доме № 6 по улице Набережной. Из окон открывался великолепный вид на Волгу. Вышел из дома, прошел минуты две, - и вот перед тобой плещется во всей своей первозданной красоте царица рек российских! Сегодня это место (Набережная) считается одним из самых элитных в городе.

    Волков Михаил на Набережной Саратова (2016 год)

               Дом наш начали строить в 1947 году. Строительство завершилось в 1950-е годы. В 1961 году сюда с ул. Октябрьской переехала жить семья Кузьмичевых: мой дед Константин Александрович Кузьмичев, его жена (моя бабушка) Таисия Михайловна Кузьмичева (урожденная Попова) и их дети: Татьяна (моя мама) и Наталья (моя тетя). Поселились он в однокомнатной квартире, где до этого проживало 7 (!) человек, на 4-м этаже в первом подъезде. Рядом проживала семья Денисовых: Петр Иванович, Зинаида Васильевна и их дочь Валентина (близкая подруга мамы). Прямо под квартирой Денисовых была арка.

           Под этой самой аркой начиналась улица Первомайская, которая шла вверх, в гору, до самой Площади революции. Чуть выше нашего дома, параллельно Набережной, проходила улица Покровская (ныне ул. Лермонтова). Рядом с домом находилось великолепное сооружение начала 20 века – Крестовоздвиженский женский монастырь. Снос этой святыни продолжался с перерывами почти 40 лет. Сейчас на месте монастыря огромной серой коробкой возвышается гостиница «Словакия», об архитектурных «изысках» которой лучше промолчать. Одну из частей монастыря все же оставили – там разместили глазную больницу. В начале 2000-х здание вновь вернули Церкви – сейчас там находится небольшая, но очень красивая церковь во имя Воздвижения Креста Господня.

            Как я уже говорил, квартира бабушки и дедушки была однокомнатной, правда, комната была довольно большой – почти 19 кв. м. В ней находилось немало разной мебели, в т. ч. сервант и тумбочка, которые дедушка сделал сам (тумбочка до сих пор хранится у меня). Знакомство с прошлым моей семьи началось именно с этого серванта. В нем среди прочей посуды стояла сахарница с забавным изображением медвежонка. По мере взросления у меня открывался естественный познавательный интерес ко всем предметам нашего незамысловатого интерьера. Тут-то мне под руку попался дедушкин сервант. Первые шаги юного «исследователя» не обошлись без курьёзов и потерь: было безвозвратно утрачено (разбито по неосторожности) несколько рюмочек, три чашки и один чайник, которые, как позже выяснилось, представляли историческую ценность. Мне сильно досталось от мамы, которая грозилась полностью пресечь мои исследования и отдать в группу продленного дня.

           Дело в том, что мама, несмотря на серьезную болезнь (у неё был врожденный порок сердца), работала в две смены на приборо-механическом заводе, бабушка тоже работала – в управлении дороги телеграфисткой - и приходила уже вечером. Я возвращался из школы, брал ключи, которые мама оставляла у соседки т. Маши, заходил домой и … Вариантов было немного: либо сидеть дома, сделать уроки и смотреть телевизор (там в основном съезды транслировали), либо забросить портфель и завалиться в гости кому-нибудь из одноклассников и вместе отправиться в поисках приключений по саратовским дворам и закоулкам. Именно в ходе таких путешествий начинаешь узнавать историю в живую, прикасаться к ней, ощущать её дыхание. Классное было время!

            Но я немного отвлекся. Итак, во время очередного исследования мебели в нашей однушке, я взобрался на стул и дотянулся до той самой сахарницы. Каким-то чудом я её не уронил. Меня переполняло любопытство. Я открыл крышку… На дне сахарницы лежали две небольшие бумажные иконки без рамочек, сами рамочки, два нательных крестика (мамин и бабушкин), образок Божьей Матери на белой шерстяной ниточке, молитва «Символ веры» на тетрадном в несколько раз свернутом листочке, несколько пуговиц, старые наручные часы, и кусочек плотной бумаги 4 на 5 см, на котором черным карандашом было написано «Мой папа». Я не торопясь вытащил все содержимое на стол.

           Кусочек бумаги оказался фотографией. На ней был изображен молодой симпатичный мужчина лет 30 с большими добрыми глазами и едва заметной улыбкой на лице. Чей же это папа? Вечером пришла бабушка. Я все хотел у неё спросить про фотографию, но не решался – ведь тогда бы все стало понятным, что я в очередной раз нарушил запрет и вернулся за свои неблаговидные, с точки зрения взрослых, дела. Но вскоре все разрешилось само собой: через несколько дней наступили выходные. Каждую субботу мы делали уборку и купались: меня купали дома в ванной, а мама с бабушкой уходили в баню, которая находилась на Валовой улице, недалеко от старой татарской мечети. Во время уборки, протирая сервант, бабушка спросила:

    - Что, опять лазил?

    - Да нет, бабуль, я же знаю, что мне за это будет!

    - Знаешь, а все равно делаешь, меня не обманешь!

    - Ну, я же ничего не разбил, все целое, - пытался я оправдаться.

    - Да не жалко мне этого стекла, только порезаться можно сильно, если разобьется, стекло может попасть под кожу, - вот что опасно!

           Я понял, что отпираться далее смысла не имеет, и решил спросить про фотографию. Тогда бабушка достала сахарницу, вытащила фотографию и сказала:

              - Это мой папа, Миша, Михаил Николаевич; тебя Мишей в память о нем назвали – так мама моя просила. Он на судоремонтном заводе работал, возглавлял парторганизацию. Фамилия у него была Попов.

            Итак, я выяснил, что симпатичный дяденька на фотографии – это бабушкин папа, мой прадедушка, которого тоже звали Мишей. Правда, крестики бабушка из сахарницы все же вытащила. Позже я узнал, что всех их крестили, что бабушка с дедушкой венчались, что дядя Саша, с которым бабушка часто останавливалась на улице, это мамин крестный, работавший завхозом при Свято-Троицком соборе. В этом же соборе 11 августа 1990 года окрестили и меня. Таинство совершал о. Евгений (Ланской), из потомственных дворян, один из старейших служителей храма.

          Кончина мамы 18 июля 1989 года резко изменила нашу жизнь. Мы перебрались в Орск к маминой сестре, т. Наташе, и прожили у неё примерно полгода. Потом мы вновь вернулись в Саратов, где бабушка занялась вопросами обмена и улаживанием отношений с моим папой. Он дважды был в Чернобыле, часто болел, а потому тоже посоветовал мне перебраться к т. Наташе. И вот уже прошло более четверти века, как я живу в Орске. Именно в Орске, после всех бурных событий начала 1990-х годов, бабушка понемногу начала мне открывать секреты нашей семейной истории.

          Как-то вечером она решила показать мне фотографии – их у неё было много, огромная пачка, высотой почти в 20 см. Передо мной мелькали свадебные фотографии родителей, т. Наташи и д. Бори, т. Гали и её семьи, бабушки Ани, фото бабушки с дедушкой в день свадьбы (небольшое такое, к сожалению, утраченное) и, напоследок, фотография уже знакомого мне прадедушки Миши.

     

          - Смотри, какой у меня папа красивый был! А добрый! Он не бил нас, ни одного грубого слова никогда не сказал, не ругался. Детей обожал! Когда с работы шел, мы к нему все бежали – он нас кого на шею посадит, кого на руки возьмет и так и идет с нами до самого подъезда. Соседские ребята тоже его любили и тоже подбегали, когда он домой шел. Мы, конечно, когда маленькие были, тоже шалили – всякое случалось. Но папа никогда на нас не повышал голос. Он одним словом и даже взглядом мог нам дать понять, что мы сделали что-то не так; замечания за наши проступки делал без грубости, но так четко, что потом напрочь отпадало желание повторять свои огрехи.

          Обед у нас в семье был сродни священному ритуалу. За столом собиралась вся семья. Во главе стола садился папа, справа от него – его мама, бабушка Саша (Александра Алексеевна Попова-Твердовская), слева – жена Аня, она же Нюра (Анна Хрисанфовна Букаева, наша мама) и потом мы по старшинству: Володя, я и Галя, позже Гена с Зиной. Перед обедом папа мог обменяться парой слов с нами, но когда подавали обед, все умолкали. Первым начинал кушать папа, и только потом все остальные. Обедали в полной тишине, только стрелки часов вносили оживление. Правило было такое: «Когда я ем, я глух и нем». Папа лично следил, чтобы каждый день мы съедали по кусочку хлеба с маслом, а также, чтобы на столе всегда было мясо, которое необходимо для растущего детского организма.

          Обычно мы, дети, заканчивали обедать раньше. В этом случае мы в сопровождении бабушки Саши шли в детскую. Там она нам читала, рассказывала сказки, учила рисовать, что-нибудь пела, а потом укладывала спать. Послеобеденный сон был обязательным. Папа и мама тем временем продолжали обед наедине, и папа рассказывал маме уже о серьезных делах: о работе, политике и прочих взрослых вещах, которых нам, детям, знать не полагалось.

           Ужинали так: сначала накрывали для детей, потом мы уходили играть в детскую, а взрослые собирались в главной комнате. На ужин нередко приходили папины друзья и коллеги по работе и близкие родственники – например, бабушка Маша (папина родная тетя, Мария Алексеевна Тихомирова-Твердовская) с кем-нибудь из детей, чаще всего со старшей дочерью Верой. Она по возрасту ближе всех к папе была, и они по-братски доверяли друг другу самые большие секреты. Из папиных друзей хорошо помню дядю Костю Рябова и дядю Сашу Уральского. Они тоже своих детей иногда приводили, и мы все вместе играли. Был у нас и патефон с пластинками, под которые папа с мамой и наши гости танцевали. Мы не выдерживали, выходили из своей комнаты и шли к взрослым, чтобы потанцевать со всеми. Всем было очень весело, и нам разрешали плясать!

    Семья Поповых в сер. 1950-х гг.:

    первый ряд (сидят): Кузьмичева (Попова) Таисия Михайловна с дочерью Натальей,

    Попова Анна Хрисанфовна, Кузьмичев Константин Александрович;

    второй ряд (стоят): Попов Геннадий Михайлович, Попова Зинаида Михайловна

          - А какие глаза у папы были! Большие, синие и добрые-предобрые! Это у него от мамы, бабушки Саши. Миша, ты не представляешь, что это была за женщина! Даже в пожилом возрасте она была необычайно красива. И глаза у неё тоже большие были, особенно ещё когда очки наденет. А взгляд всегда был такой внимательный, проницательный и полный доброты. Баба Саша из благородной семьи была. Их три сестры было, хотя, нет, четыре. Клавдия, самая старшая, потом баба Поля, баба Саша и самая младшая – баба Маша. Баба Поля где-то на горе (Соколовой) жила, но иногда заходила к нам. У неё из детей только одна дочка была, Руфина. Модница была страстная! К тому же т. Руфина стремилась во всем следовать ещё дореволюционному этикету, особенно в вопросах поведения за столом. Новые порядки в душе терпеть не могла. Под стать т. Руфине был и её супруг, тоже приверженец нравов дореволюционной России, особенно по части столовых вопросов. Папа над ним всегда негрубо пошучивал, а когда сестра с мужем уходили, то мог их и спародировать – у него здорово получалось, наверное, потому что обладал ещё и актерским талантом. Правда, работа у папы была очень серьёзной, поэтому позволить себе пошутить он мог только в кругу родных и самых близких людей, а как работник он был очень строгим, требовательным и ответственным, но в то же время и справедливым – никогда не осуждал и не критиковал человека просто так. Самой старшей из папиных теток была б. Клава, но она крайне редко с нами общалась. Муж у неё был какой-то очень высокопоставленный административный или партийный работник. Может быть, она просто стеснялась остальной родни.

            Хотя папа тоже был довольно влиятельным человеком. Он прошел путь от судового механика до директора судоремонтного завода. До немецкой войны (Первой мировой) он учился в реальном училище, но проучился только три или четыре года, а потом пошел работать. Работал сначала грузчиком на пристани, потом кочегаром на пароходе, потом пошел учиться в училище мичманов речного флота (ныне нахимовское училище).

            Его папу, Николая Васильевича Попова, как военнообязанного, призвали в действующую армию. Сведений о нем сохранилось мало: за геройский поступок в 1915 году был награжден солдатским георгиевским крестом 4-ой степени, но уже в 1916 году сведения о нем обрываются. Погиб, попал в плен, пропал без вести, покинул Россию … Неизвестно.  В то непростое время могло случиться все, что угодно. В семье о нем почти не говорили, особенно при детях. (Правда, бабушка рассказывала, что у них в коридоре стоял большой, старый, окованный металлом сундук, в котором хранилось не то пальто, не то шинель её деда. В годы Великой Отечественной войны этих вещей не стало).

    Попова (Твердовская) Александра Алексеевна Поповы Николай Васильевич и Михаил

     

            И вот б. Саша, которую б. Маша в шутку называла «княгиней», «дворянкой без двора», «царицей» (намекая на небольшое внешнее сходство с последней нашей государыней Александрой Федоровной), выходит замуж. Ей даже 17 не исполнилось. Мужем «нашей дворянки» стал … простой рабочий Николай Попов. Наверное, это был брак по любви, но во всем остальном молодым пришлось нелегко: у них даже жилья собственного не было: кочевали по съемным комнатам и квартирам. Во время очередного такого съема папа познакомился с мамой – Аней Букаевой, чей папа Хрисанф Иванович служил приказчиком у одного богатого купца, которому принадлежали несколько пароходов. Хрисанф Иванович предоставил Поповым одну из комнат в своем доме (тоже где-то на Соколовой горе).

    Хрисанф Иванович Букаев

             - Самой младшей из сестер была бабушка Маша. Это была замечательная женщина, просто чудо! Добрейшей души, приветливая, гостеприимная, а как готовила замечательно, особенно пирожки! В квартире у неё, ещё дореволюционного типа, стояла большая печка. Детей бабушка обожала! Маша, Маня, Манечка, Маруся, - так ласково называли б. Машу в семейном кругу. Характер у неё был веселый и задорный, в детстве нередко могла и пошалить, остроумная была, любила очень пошутить. Бывало скажет что-нибудь такое смешное, ну, как бы между делом, случайно, а мы еле сдерживаемся, чтобы не лопнуть от смеха. Бабушка сделает серьезное лицо, даже повозмущается немного, потом помолчит, а потом сама как засмеется, и мы все с ней! А ещё б. Маша немного курила, но особенно любила табак нюхать. У неё даже табакерочка была старинная с узорчиками.

            Семья у бабушки Маши большая была. Детей было шестеро, точнее семеро – одна девочка (Руфиночка) умерла в гражданскую. Тогда очень тяжело было жить: и война, и голод, и тиф, и туберкулез, и другие эпидемии. Но все остальные ребята и девочки выросли. Баба Маша тоже рано замуж вышла. Муж у неё, деда Коля, был мужчина видный, симпатичный, но с характером. Он из Тихомировых был. Семья была зажиточной, вероятнее всего, кулаки. В 30-е годы всех кулаков начали раскулачивать. Дошли и до Тихомировых. Деду Колю куда-то сослали далеко и б. Маша даже к нему с детьми ездила. Потом его отпустили, а перед войной опять забрали. Так он и пропал. Что с ним случилось? Никто не знает. Наверное, погиб где-нибудь в лагерях. В общем, много б. Маше пришлось с ним помучиться. Любила она его, сильно, по-настоящему.

          Б. Саша и б. Маша по характеру были разные: б. Маша – веселая, простая, с неиссякаемым запасом шуток и доброго юмора, не стеснялась чувств и эмоций, которым иногда давала волю; б. Саша, напротив, сдержанная, немногословная, более погруженная в себя. Да и внешне сестры тоже отличались: б. Саша была высокой, статной, а б. Маша маленькой, энергичной, подвижной.

            В 1920-е – начале 1930-х гг. бабушки работали грузчицами на пристани: разгружали баржи и пароходы, которые привозили продовольствие. Чаще всего это была сушеная рыба, мука, крупа, овощи.

          Время было суровое, голодное. Много женщин тогда работали на пристани. Кто-то из работниц придумал оригинальное изобретение: штаны с отверстиями на плотных резинках сверху и снизу. При разгрузке продукты нередко роняли или рассыпали. При желании упавшую рыбину или сухари можно было незаметно засунуть в специальную дырку в штанах и не потерять: ведь плотные резинки у щиколоток не давали «добыче» выпасть. Тогда большинство женщин, особенно кому уже было за 30, по старинке продолжали носить длинные юбки и платки. Под юбками штанов было не видно. Поэтому «трофейные» продукты надежно маскировали юбками. Б. Маша и б. Саша тоже пользовались подобным изобретением. Бабушек мы с нетерпением ждали дома. Из окна было видно, как они поднимаются в гору: высокая, длинная б. Саша и б. Маша, едва дотягивающая ей до плеча. Забавно было их видеть! Но несмотря на внешнее несходство, сестры были очень дружны, поверяли друг другу самые заветные тайны и, казалось, понимали друг друга не только с полуслова, но и с полу взгляда. Это была настоящая сестринская любовь, лишенная всякой корысти и расчета. Они очень переживали друг за друга и старались помогать.

           В первой половине 1930-х годов для работников судоремонтного завода на улице Покровской, прямо напротив Крестовоздвиженского монастыря, отстроили 4-х этажный кирпичный дом – Первый дом водников. Здесь, на первом этаже, в квартире номер 20 поселились Поповы: папа с мамой, б. Саша и мы: Володя, я и Галя. Немного выше, на пересечении Первомайской и Октябрьской в большом доме жили б. Маша с д. Колей и их дети. Потом часть дома у них отняли, и б. Маша с детьми стали жить в нижнем полуподвальном этаже. Для нашей страны тридцатые были тяжелым, страшным и в тоже время великим временем. Для нас же, детей, ещё свободных от политики, это были самые лучшие годы: мы дружили, ходили друг к другу в гости и чувствовали себя единой семьей.

            Б. Маша была старше д. Миши, своего племянника, всего на 10 с небольшим лет. Их скорее можно было принять за брата и сестру, нежели за тётю и племянника. Но это только на первый взгляд. Тогда у людей были несколько иные представление о семье. Старшинство, пусть даже самое малое, всегда подчеркивалось и соблюдалось. Поэтому к маме и тете папа обращался исключительно на «Вы». Б. Маша очень любила своего племянника, буквально как своего собственного ребенка. На 30-тилетие она подарила ему хороший костюм. И нас всех Поповых тоже очень любила. Первый ребенок в нашей семье, Володя, родился в 1927 году. И в тот же год у б. Маши родился последний ребенок – Лида (т. Лида). Интересно было: с первого раза и не разберешь, где тут и кто тут дяди и тети, а кто племянницы и племянники!

            Папа очень с т. Верой дружил и с её мужем, д. Володей Яблочкиным. Галя, сестренка моя средняя, в свою очередь дружила с их дочкой, Валей. Они почти ровесницы были, вместе учились в школе, в университете, почти в одно время вышли замуж и почти в одно время стали мамами: у Гали Эрик родился, у Вали – Лена. Они даже себе имена придумали: Галочка и Вакочка.

             Галочка и Вакочка (Галина Попова и Валентина Яблочкина)

    Перед войной забрали д. Колю, мужа б. Маши. Наверное, куда-нибудь в лагеря, где он, скорее всего, погиб. Потом уходит из жизни папа. Ему всего 36 было. Умер от туберкулеза (только в 2012 году я узнал настоящую причину его гибели. У дедушки ещё в молодости было перенесенное двухстороннее воспаление легких. За 1,5 месяца до кончины (13 марта 1941) его жестоко избили, причем старались бить как раз по груди. Сделали это люди, хорошо его знавшие, да и он, наверное, тоже их знал. За что? Вероятнее всего, это из-за политики. Михаил Николаевич работал с 1940 года начальником спецчасти НКВД при заводе. Но среди его близких родственников было немало и тех, кого объявили «врагами народа», антисоветчиками. Так что, скорее всего, на дедушку просто кто-то донес.).  

              Папа ночью умер. В ту ночь мы не спали. Плакали все: и мама, и б. Маша с б. Сашей, и мы, дети. Папин уход потряс нас до глубины души: казалось, что может быть страшнее? Мы долго не могли оправиться от его потери. А тут ещё одна беда – летом 1941 мы узнали, что началась война. Как мы выстояли в те годы! Ты не представляешь, как трудно было в военные годы! В 1942 году Гитлер повел войска на Сталинград. Фронт почти вплотную подошел к нам. Немецкие самолеты долетали до Крекинга и завода «Комбайн» и сбрасывали бомбы. Дедушка твой, Костя, в войну как раз на «Комбайне» работал. Однажды, когда была дедушкина смена, немецкий снаряд попал в их цех – несколько рабочих погибли прямо у него на глазах. У нас в подвале бомбоубежище было. Мама нам всем узелки приготовила: туда документы положила, вещички кое-какие и еды немного – это на случай, если бомбить начнут.

           По ночам взрослые регулярно дежурили. Тогда, в войну, всякие болезни были: и педикулез, и тиф и прочие. Нас всех наголо постригли: и ребят, и девчат. Худенькие, лысые, голодные – без слез не взглянешь. Много было эвакуированных: к нам в квартиру поселили женщину и её старенькую маму. Они из Воронежа были. А когда наши разбили немцев под Сталинградом, то стали прибывать и немцы пленные. Их недалеко от нашего дома разместили. В первый год войны ушли на фронт д. Витя Тихомиров и д. Володя Яблочкин, потом т. Валя Тихомирова. Я все на фронт рвалась, санитаркой, вместе с т. Валей хотела пойти – но мне всего 13 было, поэтому пришлось дома остаться. Вскоре на фронт ушел и д. Коля Тихомиров. Мамины братья, д. Миша и д. Сёма, тоже воевали.

              Мама с б. Машей на «Пешку» ходили торговать. Мы с Галей тоже. Мама напечет пирожочков с картошкой, небольших таких, а мы их несем продавать. А есть как хотелось! Бывало, несешь пирожки продавать, а в душе так и представляешь, как сама их ешь! Продукты тогда по карточкам давали. Ассортимент небольшой был: хлеб, сахар, маргарин, а ещё картошка, макароны, крупа, постное масло и "колуп" – это когда семечки на масло давят, то остаются кожурки с размолотыми зернышками. Вот так и жили … Мама для подработки брала стирать и подшивать ватные телогрейки.

    Рынок "Пешка" сейчас Старая "Пешка"

             

    Но вот пришел 1945 год. Весной с фронта вернулась т. Валя. Там, на фронте, она замуж вышла за д. Лешу, командира своего. А вскоре у т. Вали дочка родилась, Света. Ну, ты т. Свету хорошо знаешь – мы с ней каждый вечер на лавочке сидели во дворе. Д. Леша то ли погиб, то ли они расстались, но в общем, через несколько лет т. Валя вышла замуж за другого – д. Колю. Фамилия у него смешная была: Сударушкин что ли или Сударкин. Он тоже фронтовик был. Т. Света в детстве у б. Маши воспитывалась и жила. Веселая была, непоседливая, нередко в смешные истории попадала. Как-то в детстве т. Света забралась на дерево, а когда стала слезать, зацепилась платьицем за ветки и повисла вниз головой. Снимали её потом. Исцарапалась, бедная, вся. Света сейчас смеётся, когда эту историю вспоминает, а ведь тогда плакала, может, не столько от боли, сколько от страха.

    Сидят в первом ряду: Клавдия Тихомирова (сноха), М. А. Тихомирова с внуком Виктором на коленях, В.Н. Тихомирова (дочь);

    во втором ряду стоят: Лида (Л.Н. Тихомирова), Н.Н. Тихомиров (её папа, муж Клавдии),

    Света (С.А. Климова-Тихомирова, дочь Валентины Николаевны Тихомировой от первого брака) 

     

           Д. Коля с войны вернулся без руки. От пережитого на фронте выпивать начал. Он потом трагически умер. Там у них какая-то ссора семейная произошла. Жалко его было очень – отличный человек был, мастер на все руки.

           Я в 1947 году замуж вышла за Костю. А через год у нас Танечка родилась. В детстве такой слабенькой была, болела постоянно. Но потом все же выкарабкалась. А Наташенька в 1952 родилась. Она, конечно, покрепче была.

          Т. Лида Тихомирова тоже за фронтовика вышла. Д. Коля, муж её, инвалидом был – у него одной ноги не было до колена. Протез носил. Работал сапожником, но и другую обувь тоже сам делала на заказ. Зарабатывал хорошо. Но тоже выпивал. Т. Лида работала то ли в ресторане, то ли в магазине каком-то. Помогала доставать дорогие товары. Её, конечно, благодарили, угощали, нередко и выпивкой. Красавица была неописуемая, блондинка. Д. Коля её ревновал сильно и даже грозился убить. И, представляешь, однажды он сдержал своё слово …

     

             Тогда у меня не было фотографий ни б. Саши, ни б. Маши, ни других родственников д. Миши. И я только примерно представлял всех так, как рассказывала бабушка, и как подсказывало моё воображение. После того нашего с бабушкой разговора, который затянулся до глубокой ночи, прошло почти 20 лет …

    - Бабуль, а что стало с б. Сашей и с б. Машей?

    - Баба Саша не сумела пережить кончину сына. А тут война началась. Бабушка болеть стала тяжело и вскоре после войны умерла. Похоронили её рядом с папой моим, на Воскресенском кладбище.

             А бабушка Маша после войны ещё долго прожила. Через какие жизненные тяготы ей только не пришлось пройти! Но ведь все выдержала! Было у неё платьишко старенькое, то ли черное, то ли темно-коричневое, так вот она в нем все время ходила. Маленькая такая была, сухонькая, на первый взгляд ничего особенного, обычная старушка, как и многие другие. Но … Глаза, Миша, глаза – огромные, бездонные, как Волга в ясный день или как небо над Волгой. Я ни у кого таких глаз не видела, только у папы, б. Маши и у б. Саши. В этих глазах отражались природное благородство и душевная чистота. У нас уже ни у кого таких нет. К концу жизни б. Маша сделалась очень похожей на свою старшую сестру. Я даже поразилась этому сходству. А ведь раньше они с б. Сашей казались мне такими разными и непохожими! Я удивлялась: в этой маленькой хрупкой женщине, оказывается, были заключены невероятная стойкость, выдержка, терпение, энергия и воля к жизни. Именно благодаря этим качествам характера она сумела достойно пережить самые трудные времена. Бабушка Маша умерла не то в 1964, не то в 1969, на восьмом десятке лет. Да, Миша, таких людей, как мои бабушки, сейчас, наверное, почти и не осталось.

     

             Сегодня общее число живущих потомков Александры и Марии Твердовских превышает 70 человек. Наиболее пожилыми из них являются Станислав Иванович Пронин и Зинаида Михайловна Кириллова – оба 1938 года рождения, а самой младшей – Алена, дочь Сережи Редихина, родилась 24 августа этого года. 

                Б. Саша и б. Маша пережили много личных драм и трагедий, и наряду с этим, они пережили вместе со всей нашей многострадальной и великой страной все тяжелые испытания. На молодость сестер Твердовских (их фамилию я узнал только в этом году) пришлись голодный 1891 год, русско-японская война, первая русская революция; затем были ещё две революции, гражданская война, коллективизация, репрессии, в ходе которых погибли многие из их родственников, и, наконец, Великая Отечественная война. Вечная вам память, мои дорогие, милые бабушки!               

               В этом году мне удалось выяснить точный год кончины бабушки Маши – 1967. Таким образом, в следующем году ей будет полвека памяти. Также 50 лет со дня кончины будет и моему дедушке Константину Кузьмичеву. Вечная им память!

             Волков Михаил 

    2016 г